Истории лучше камней (с)
Название: Легенда вереска
Автор: Санди Зырянова
Пейринг/Персонажи: Улькиорра Шиффер, Кучики Бьякуя, Абарай Ренджи, Кучики Рукия, Цубокура Рин, Айзен Соуске, мельком Куросаки Ичиго и Иное Орихиме.
Размер: мини
Жанр: АУ, романс, драма
Рейтинг: G
Дисклеймер: Кубо Тайто; шотландский фольклор.
Саммари: Шотландия Х века. Кучики Бьякуя - владетель острова, где соприкасаются миры людей и эльфов. И надо же было храброму главе клана однажды встретить зеленоглазого рыцаря из полых эльфийских холмов...
Предупреждения: Лексика и повествование стилизованы под легенды западноевропейского Средневековья.
Арт-иллюстрация
Автор: Ласковый Псих
Пейринг/Персонажи: Бьякуя, Улькиорра, Орихиме
Словарик устаревших слов
Баскетсворд - меч шотландского рыцаря
Башелье - рыцарь, у которого нет средств на полное снаряжение; часто выступал в бой на лошади, предоставленной сюзереном.
Венисы - гранаты
Дестриэ - порода крупных рыцарских лошадей
Драбанты - телохранители
Каллениш - старинное название острова Льюис (Гебридские острова), Шотландия. На этом острове находится подобие Стоунхенджа, которое ныне носит название "Каллениш"
Лэйрд - лорд, правитель
Никсы - фейри, которые часто уводили за собой людей, соблазняя их рассказами о сокровищах
Полые холмы - место, где, по преданию, живут эльфы
Тан - глава шотландского клана
Тэм - шотландский берет
Музыка для атмосферы:
Быстрые ноги ловко перепрыгивают с камня на камень, почти бесшумно и легко; и цветущий вереск, примятый шагами, распрямляется вновь.
Стрела уже брошена на тисовый лук, и сильная рука не дрогнет, когда придет время выпустить эту стрелу в добычу. Подранку не придется погибать мучительной смертью – лук этого охотника бьёт точно в цель. Да разве только лук? И на охоте, и в бою, и в родовом замке, когда приходит время рассуживать споры членов клана, и в темный час синевы, когда чудовища Приграничья норовят выползти из врат Великаньего пляса в Мир живых, – во всем хорош Кучики Бьякуя, молодой лэйрд острова Каллениш.
Сегодня он со своими драбантами решил развлечься охотой на козерога – проворную антилопу, и, увлекшись погоней, далеко оторвался от остальных. Их голоса, лай собак и пение труб доносились откуда-то слева, очень издалека. А перед глазами расстилались лиловато-седые от цветущего вереска холмы и грубые, когда-то отесанные и отшлифованные, но изъеденные всесильным временем камни древнего кромлеха.
Бьякуя покосился в ту сторону, куда ускакал козерог. Странно, – даль отлично просматривалась, но ни тени, ни ветерка, ни движения не было видно в вечерних легких сумерках. Как будто антилопа растворилась в воздухе.
Зато появился пес.
Огромный черный пес с белой грудью.
Бьякуя хотел было окликнуть собаку, но внезапно вздрогнул: в темных, человеческих глазах ее плясали алые огоньки. «Гитраш! Дух холмов, который любит сидеть на могилах!»
Пес поднялся на широкие лапы и завыл. Больше всего Бьякуя опасался, что на этот вой прибегут его смелые драбанты и, не разобравшись, заговорят с духом или даже попытаются его поймать, а это – верная гибель. Но нет, наоборот, – голоса и шум охоты как будто удалялись, пока совсем не исчезли.
Ближайший холм точно ожил. Прямо из вереска поднимались стены, увешанные зелеными гобеленами, столы, уставленные блюдами и кубками, люди – или нелюди? – одетые в белое с черным…
Нелюди.
Тонкие лица, странные взгляды, и у каждого – дыра на теле, у кого в области пупка, у кого в груди или еще где.
Дивный Народ Холмов…
Мимо пронеслась, бархатно тронув крыльями воздух, крупная летучая мышь – и устремилась к существам в белом и черном, и Бьякуя заспешил за ней.
Им двигало не простое любопытство. Лэйрд острова Каллениш – не просто тан, глава клана, и не просто владетель земель и повелитель живущих на этих скудных землях людей. На острове Каллениш стоят врата в иномирье. Некогда великаны во время пляса выстроили кромлех, дольмены и множество каменных врат, сквозь которые жители полых холмов могут пройти в Мир живых. С тех пор врата покосились, иные разрушились, а иные все еще стоят, и кто знает, что придет в голову Дивному народу, который с напрасной надеждой именуют Добрым?
Остров Каллениш – Приграничье, Порубежье миров. И лэйрд Каллениша, тан клана Кучики, – Страж Приграничья. Кому, как не ему, узнавать, что замышляет Народ холмов?
Он приблизился так, что мог расслышать музыку и голоса, отчетливо рассмотреть лица и одежды. Странные это были лица – красивые, тонкие и белые, но чуждые, словно лишенные тепла жизни, и странные были одежды: у всех – только белые, отделанные черной оторочкой. Вдруг один из обитателей холмов привлек внимание лэйрда.
Его лицо было самым тонким, самым белым и самым красивым. Темно-зеленые глаза, более напоминавшие глаза рыси, чем человека, искрились какой-то прохладной печалью. Казалось, обладатель печальных глаз был юношей не старше самого Бьякуи, но Бьякуя знал: Дивный народ лишен благодати смерти и не стареет. Каждый из них – нежить, и продолжает свою не-жизнь в вечно юном облике, но с каждым прошедшим годом их не-жизнь становится все безнадежней и все утомительнее…
Бьякуе хотелось заглянуть в эти глаза и понять, что же мерцает в их глубине, и правда ли, что у Дивного народа вертикальные зрачки. Но рыцарь полых холмов стоял к лэйрду вполоборота и, судя по всему, не видел его.
Две девы привели третью – красавицу с длинными рыжими волосами и испуганным взглядом серых глаз. И хотя она была одета так же, как и другие женщины в зале с гобеленами, Бьякуя вдруг понял, что это – человек. Человеческая девушка, совсем дитя, напуганная и одинокая.
– Тебе идет, – бесстрастно произнес зеленоглазый рыцарь, подойдя на шаг ближе к девушке. – Это особая одежда. Благодаря ей ты будешь покорна нашему королю.
Гнев вспыхнул в душе тана Кучики, и только осознание того, что он один и почти безоружен, а жителей холмов – не менее полутора десятков, остановило его. Он не раз слышал, что Дивный народ Холмов похищает человеческих детей, а на их место кладет подменышей, но видел такого похищенного впервые.
– Эге-гей! Тан Кучики! Милорд! Мило-орд! – послышался крик.
Голос был знаком – это Абарай Ренджи, самый худородный, самый удалой и самый верный из его драбантов, искал своего господина среди холмов Каллениша.
Бьякуя опомнился, повернулся и бросился на зов.
– Господин тан! – выпалил Ренджи, подбегая к нему. – Я уж и не чаял найти вас живым!
– Что значит «не чаял», Ренджи? С чего это мне быть мертвым?
– Но… но, господин тан, – Абарай смешался, – вас же не было четыре дня…
***
Смеркалось, и сквозь приоткрытое узкое окно-бойницу струился запах заката, конского пота и цветущего вереска. С колокольни церкви на ближнем холме глухо звенели вечерние колокола. Что-то живое кружило под сумрачными сводами замка Кэр Дорнош – родового гнезда клана Кучики. Бьякуя прищурился, наблюдая за порхающим, замедленным полетом. Птица? Непохоже. Скорее, очень крупная ночная бабочка.
Или летучая мышь.
Послышались быстрые шаги – кто-то бежал по коридору в залу, обутый в кованые сапоги. Ну, конечно! Кто еще может бегать там, где даже приближенным и членам семьи Кучики надлежит ходить на цыпочках?
Абарай Ренджи…
Он ворвался в залу, запыхавшись, и поспешно обратился к лэйрду:
– Господин тан… милорд… разрешите?
– Что случилось, Ренджи? – не оборачиваясь, осведомился Бьякуя.
– Девушка пропала. Из крестьян, ну, из той деревни, что возле вашего замка. Ее брат крестник моей кормилицы. Можно, я тоже пойду на поиски?
Бьякуя не шевельнулся.
– И из-за пропажи какой-то простолюдинки я должен отправлять на ночь глядя в горы своих драбантов?
– Но… а вдруг ее съели волки? А вдруг ее сманили никсы?
– Ни в том, ни в другом случае ты ее уже не отыщешь, – напомнил Бьякуя. Помолчал. Проводил взглядом летучую мышь, все еще порхавшую под потолком – должно быть, в поисках удобной балки, чтобы подвеситься на нее утром. – В кухне есть черный ход, Ренджи. Запасись факелами.
Абарай несколько секунд молчал, пока не осознал слова лэйрда.
– Спа… спасибо, господин тан!
Стемнело, но Бьякуя не спешил кликнуть слуг, чтобы внесли зажженные свечи. Ему нравился уют ранней ночи и лунные дорожки на каменных плитах пола – сейчас на этих лунных дорожках мелькала тень с перепончатыми крыльями. Мелькнула еще и еще раз. Увеличилась…
Лэйрд поднял руку, чтобы перекреститься.
Напротив него стоял тот самый зеленоглазый рыцарь из полого холма.
Сейчас Бьякуя видел, что он совсем маленький, на голову ниже его самого, с печальным взглядом и полупрозрачными пальцами. Но у пояса рыцаря Дивного народа висел меч – не традиционный баскетсворд, а странный, чуть изогнутый, с маленькой гардой и длинной, оплетенной зеленым рукоятью. И не было сомнений в том, что сын холмов носит оружие не для красоты.
– Кто ты? – одними губами спросил Бьякуя.
– Мое имя Улькиорра, – так же тихо проговорил рыцарь холмов. Вертикальные зрачки его прекрасных глаз дрогнули и чуть расширились. – Ты ли тан Кучики, лэйрд острова Каллениш и Страж Приграничья?
– Я, – подтвердил лэйрд. – А скажи мне, Улькиорра, не твои ли родичи похитили девушку из деревни близ моего замка?
– Кто однажды ступил в круг меж полыми холмами, принадлежит нам, – объяснил Улькиорра, серьезно глядя на лэйрда. У него был красивый голос – глубокий и мягкий, точно тончайшая шерсть, спряденная лучшими мастерицами острова, но в самом его звучании таилось что-то страшное. – Из полых холмов, обители Дивного народа, нет и не будет возврата.
– Я Страж Приграничья, – тонкие, словно точеные брови Бьякуи сошлись на переносице. – Я лэйрд этого острова! Властью, положенной моему роду, я запрещаю вам заманивать к себе человеческих детей!
– Твоя власть больше, чем позволили тебе считать люди из того красивого дома с витражами, где так сладко звучат колокола по вечерам, – раздумчиво проговорил, словно пропел, Улькиорра. – Но запрети тогда и детям твоего народа тревожить наши холмы.
– Хорошо, Улькиорра. Клянусь, что я так и сделаю. Но поклянись и ты, что более ни единой человеческой души не пропадет в ваших холмах!
Тонкие белые веки на секунду опустились на глаза, отбросив в лунном сиянии тень от ресниц на щеки.
– Я не знаю, как это – клясться, Страж Приграничья. И я не знаю, что вы, люди, называете душой. Но я обещаю, что впредь никто из детей смертного племени не услышит нашего зова.
Бьякуя склонил голову в знак согласия, а когда выпрямился – лишь крылатая тень мелькнула над головой.
– Господин тан, – Рукия, одна из его младших родственниц, робко войдя со свечой, остановилась на почтительном расстоянии. – В дом влетела летучая мышь. Прикажете ли ее убить?
– Убить?
Огонек просвечивал сквозь нежную ладонь девочки, которой она прикрывала свечу от ветра.
– Да, мой тан. Летучая мышь – вестница несчастья, это очень нехорошо, что она влетела.
– Вестница несчастья – не причина его, – тихо, словно про себя, произнес Бьякуя. – Не нужно. Пусть летит.
Его юная кузина осторожно поставила свечу на столик и удалилась, не смея более беспокоить лэйрда.
«Улькиорра… какое странное имя, словно песня неведомого племени. Улькиорра… Но не ожидал же я, что юношу из Дивного народа будут звать Робин или Хэмиш?
Улькиорра…»
***
Тан Кучики Бьякуя гарцевал на своем огромном дестриэ – белоснежном жеребце-трехлетке – у стен замка Кэр Дорнош. Сегодня он собирался наведаться в гости к тану одного из вассальных кланов, и, хотя это была всего лишь краткая деловая поездка, но столь знатные люди, как лэйрд острова, не могут ехать налегке. Женщины клана подгоняли служанок, паковавших дары тану-вассалу, а свита лэйрда ожидала чуть поодаль, перебрасываясь молодецкими шутками.
Среди драбантов не шутил и не смеялся один Абарай Ренджи. Поиски пропавшей девушки ничего не дали, а молодой упрямец не мог отступить и смириться с неудачей.
Юная леди Рукия поджала губки. Надо же было ее владетельному родичу приютить какого-то полунищего сироту, сына худородного башелье! А теперь, глядишь, он и в начальники замковой стражи выбьется. И добро бы благодарный был да почтительный – нет, Абарай единственный, кто позволяет себе прекословить лэйрду…
Сам лэйрд в это же время думал почти о том же. «Добрый воин, – размышлял он. – Худородность доблести не помеха. Но не ту ли девицу он ищет, о которой рассказывал Улькиорра? Как же сказать ему, что эту несчастную более не увидать среди живых?»
Перед глазами снова возникли тонкое лицо с призрачно-зелеными глазами и сквозная дыра между ключиц...
Что-то в душе отважного лэйрда надрывалось, вопия о безумии, – а глаза готовы были глядеть и не наглядеться на эти нездешне красивые черты, а уши готовы были слушать и слушать этот мягкий и глубокий голос, и рука мечтала прикоснуться к полупрозрачной руке.
Абарай покосился на тана Кучики. Берет-тэм цветов клана – черный в белую и красную клетку – изящно сидел на его волосах цвета воронова пера, подчеркивая белизну чистого лица и точеную линию бровей; плед свободно ниспадал с широких плеч на могучий круп жеребца. Никто из рыцарей Шотландии не мог бы сравниться с молодым лэйрдом ни в верховой езде, ни во владении мечом. Никто из охотников Шотландии не мог бы обогнать его на крутых скалах, где не пройдут ни лошадь, ни пони, а в меткости тан Кучики и подавно не знал себе равных. Порыв ветра рванул подол клетчатого килта, открывая бедро…
Ренджи смешался, но все равно продолжал смотреть, словно не мог оторвать глаз от белеющей кожи. А Кучики и не замечал его взгляда, упиваясь воспоминаниями о краткой ночной встрече.
«Какой же он красивый, наш лэйрд…»
«Какой же он красивый, – не зря их так называют, Дивный народ…»
«Кожа белее утреннего тумана над морем…»
«Брови чернее спинки жука…»
«Волосы мягче, чем самое тонкое овечье руно…»
«Стан горделивее, чем у короля…»
Голос леди Рукии разрушил задумчивость обоих – она руководила выносом и погрузкой даров на повозку, и дала знать, когда все было уложено.
Сумерки уже легли на вересковые пустоши, когда кортеж лэйрда возвратился в Кэр Дорнош.
Бьякуя, бросив тэм на стол, грустно следил за синеющим небом в проеме окна. Сегодня в небе было пусто. В душе Кучики понимал, что не стоило ожидать нового появления Улькиорры. Зачем ему сюда приходить? Они побеседовали, достигли договоренности… Но сердце упорно не желало с этим согласиться.
Робкие – совсем не по росту и не по духу идущего – шаги. Бьякуе не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто пришел сюда на цыпочках, чтобы не греметь коваными каблуками, и остановился за спиной.
– Ренджи? Почему ты не идешь отдыхать?
– Я, господин тан… я… понимаете, девушку так и не нашли. Ну, которую я вчера спрашивал… искать…
Ренджи путался в словах не от страха, а от опасения, что тан даже не вспомнит, о ком речь.
– Ты не найдешь ее, Ренджи. Прости. Она попала в полые холмы, в обитель Дивного народа. Больше ты ее не встретишь среди живых. Так и передай своему молочному брату.
– Но… как же…
– Это случайность, Ренджи. Я запрещу всем подданным на этом острове путешествовать в те холмы близ Великаньего пляса и даже близко не подходить к ним. Больше никто не пропадет в полых холмах.
– Но девочка… Он так ее любил, – вздохнул Ренджи.
– Ты ее любил? – переспросил Бьякуя, занятый своими мыслями, но Ренджи замотал головой и бегом бросился из залы.
Бьякуя проводил его взглядом, а когда обернулся, перед ним стоял Улькиорра.
– Ты? – только и смог сказать лэйрд.
Но рыцарь полых холмов ничего ему не ответил – стоял и молча смотрел горящими зелеными глазами, медленно растворяясь в воздухе. Миг – и летучая мышь, захлопав крыльями, вылетела из раскрытого окна.
***
Леди Рукия несмелыми шажками подошла к кузену.
Грозный лэйрд изволил грустить. Сидел у окна, всматриваясь в небо, которое сегодня затянули слоистые облака, образуя пушистую чешую. Такие облака – верный знак перемены погоды, но на Гебридских островах погода и без знаков меняется что ни полдня.
– Мой тан, – негромко начала девочка, – я знаю испытанное средство от печалей…
– Дочь моего дяди, мне не нужны средства, – оборвал ее Бьякуя.
– Нет, погодите, – зачастила Рукия. – Если тайная боль гложет вашу душу, и молитва не приносит желанного утешения, то в деревне живет тетушка Рин.
– Рин? Не та ли старуха, что продает прегадкий виски из наихудшего зерна всем отпетым пьяницам острова?
– Нет-нет, мой тан, – Рукия удивленно пожала плечами. – Рин совсем не такая. И она вовсе не старуха. Она знает язык зверей и птиц, и говорят, что в юности она водилась с Дивным народом, ей многое ведомо. Она дала мне цветок на удачу, чтобы моя красота расцвела, – девочка застенчиво улыбнулась.
– Твоя красота и так расцветет в положенный срок, – хмуро ответил Бьякуя.
– Так я пошлю за тетушкой Рин?
«Кузина. Наша кровь, настоящая Кучики. С виду тиха и скромна, как и подобает благовоспитанной девице, но умеет взять быка за рога не хуже храбрейших воинов клана…»
Чтобы не огорчать Рукию, тан молча кивнул.
У Бьякуи не было никаких занятий до вечера, поэтому он рассчитывал погрустить в одиночестве, но ему этого не дали. Неугомонный Ренджи, походя стукнувшись голой коленкой о резной сундук, вбежал и склонился в поклоне.
– Что опять?
– Позвольте, я и сегодня пойду на поиски.
– Ты о той девушке? Я же говорил тебе, что она похищена Народом холмов, а из полых холмов не возвращаются. Брось, Ренджи, это пустое.
– Не пустое, – Ренджи сердито приподнял брови, украшенные родовыми татуировками его клана. – Мой молочный брат продолжает ее искать. Я поклялся!
– Кому ты поклялся? – уже не без раздражения спросил лэйрд.
– Своей душе!
Бьякуя молча отвернулся к окну.
Мыслимо ли спасти душу того, кому отцы церкви отказывают в ее существовании? А он сам – не находится ли его душа в опасности из-за странного влечения к сыну Народа холмов?
– Иди, Ренджи. Не деревенским увальням тягаться с Дивным народом. Но помни: из полых холмов нет возврата ни живому, ни мертвому.
Заходя к лэйрду, Ренджи не удосужился закрыть дверь, и их голоса были слышны во всем замке. Поэтому для тетушки Рин, стоически дожидавшейся в коридоре, пока господин Кучики освободится, все казалось ясным и понятным, как если бы она глядела в свой хрустальный шар, доставшийся ей от бабки-ведьмы.
– Если я права, – проговорила она инфантильным тонким голоском, потупив глаза и не решаясь зайти в комнату дальше порога, – то достославнейшему лэйрду необходимо что-то против эльфийского колдовства. Я ведь права?
Рукия, которая тоже обреталась в коридоре неподалеку, сжала кулачки на удачу.
– И что же ты можешь поделать против эльфийского колдовства, знахарка? – медленно произнес Бьякуя.
– Вот этот шарф, – белый шелк потек сквозь загрубевшие от тяжелого крестьянского труда руки женщины.
Она была совсем не похожа на ведьму. Средних лет, полноватая, со смешным хвостиком волос на макушке и круглым добродушным лицом. Бьякуя припомнил, что знавал тетушку Рин – она исполняла обязанности деревенской повитухи, умело вправляла вывихи и перевязывала раны, как-то и ему самому промыла травяной настойкой ссадину, полученную на охоте. О ее куда более опасных занятиях старались не говорить вслух: опасными их делали не последствия, вреда Рин не причиняла, а отношение церкви к знахарям и гадалкам.
– Но что же я должен делать с этим шарфом?
– Набросить на того, кого хочешь оградить от злых чар, – пришепетывая, пояснила Рин, – а то на самого колдуна, и тогда он потеряет силу.
Бьякуя сухо кивнул, развязал вышитый кошель и бросил знахарке золотой.
Та охнула, неверяще осмотрела монету, даже куснула ее, хотя проверить подлинность золота никто на острове бы не сумел. В этих местах можно было всю жизнь прожить, так и не увидев ни одной золотой вещи. Но лэйрд даже не стал выслушивать благодарностей, – отвернулся, продергивая шелковый шарф сквозь пальцы.
Шелк сам Бьякуя видел впервые. Ему для одежды достаточно было тонкого льна и хорошей шерсти.
***
К вечеру облака уплотнились и нависли над островом, вот-вот готовые пролиться дождем. Бьякуя неспокойно ходил туда-сюда по всему замку, наконец, не выдержал, оседлал коня и помчался к Великаньему плясу.
В те времена Великаний пляс окружали не пологие низкие холмы, а колючие скалы, по которым лошадь бы не прошла. Поэтому Бьякуя отдавал себе отчет, что вскоре ему придется спешиться.
Он торопливо пытался припомнить, как же он шел тогда, после встречи с Гитрашем. Наверняка этот чурбан Ренджи поскакал в полые холмы! И что теперь делать? Можно ли еще спасти Абарая и этого щенка, его молочного брата? Не говоря уж о девушке…
Внезапно послышался стук копыт.
Особенный стук. Не обычный. Словно бы сразу отовсюду, с серебристым перезвоном колокольцев.
Бьякуя резко обернулся – на вороном коне без седла и упряжи мчался Улькиорра, и белые одежды рыцаря развевались по ветру.
Зеленые глаза сверкнули.
«Сейчас или никогда», – подумал Бьякуя, рывком вытащил шарф из-за пазухи и набросил на обманчиво тонкие плечи сына полых холмов.
– Что… что ты сделал? Как? – Улькиорра резко осадил коня, вздыбив его на задние ноги. – Почему?
– Теперь ты больше не сможешь превращаться в летучую мышь и улетать, – невозмутимо ответил Бьякуя, с трудом сдерживая торжество.
– Но зачем? Ты возьмешь меня как выкуп за человеческое дитя?
– Нет, – Бьякуя протянул руку, и Улькиорра истолковал этот жест по-своему, резко выхватывая меч.
– Чего бы ты ни хотел, человек, но мое воинское искусство осталось при мне.
– Я не хочу с тобой сражаться, – Бьякуя осторожно положил ладонь на сухие, нездешне холодные пальцы. – Наоборот, я хочу спасти твою душу…
– Вы, люди, только и говорите о душе, – Улькиорра поднял глаза и взглянул Бьякуе прямо в лицо. – Что такое эта ваша душа? Если я проломлю тебе череп, человек, я увижу твою душу? Если я вспорю твое брюхо, я увижу там твою душу? Если нет, то что же она и где она?
– Душа – это то, что не умирает вместе с тобой, – Бьякуя озадаченно нахмурился. – Это то, чем наделил нас Творец. Ты отмолишь свою душу в церкви и получишь надежду на спасение…
– Теперь я понял, – Улькиорра склонил голову, точно уяснив для себя что-то важное. – Ты говоришь о той частице предвечного огня, которая в каждом из нас. Человеческая дочь не сумела мне этого объяснить. Но что такое грозит моей душе, что ты хочешь ее спасти? Что тебе от этого? Неужели ты думаешь, что, послушав музыку в том красивом доме с колоколами, моя душа изменится?
– Твоя душа непременно отправится в ад, если ты не обратишься к Богу и не примешь крещение, вот я и хочу спасти ее от геенны. И с колоколами - это не просто красивый дом, а храм Божий, – запротестовал Бьякуя.
Что-что, а проповедовать Дивному народу... об этой участи он поистине не просил.
– Храм? Весь мир – это храм, – проговорил Улькиорра. – Каждая душа, как ты ее называешь, славит мир по-своему. Моя Песнь мира – это полет. А теперь, когда ты сковал мои крылья, моя душа угаснет и растворится в безвременье. Это ли ты называешь спасением?
Они разговаривали, а кони их ехали шагом и уже приближались к холмам, где ткань бытия распахивалась, открывая залы с гобеленами, столы, уставленные кубками и блюдами, и странно красивых людей-нелюдей в белых одеждах и со сквозными дырами в телах.
Бьякуя вздрогнул. Среди Народа холмов он увидел двоих пленников – связанных и понурых. Впрочем, с ними, по-видимому, не обращались жестоко; рыжеволосый паренек – должно быть, молочный брат Ренджи – не получил сколько-нибудь серьезных увечий. Ренджи, однако, был тяжело ранен, на губах его пузырилась кровь.
– Я бы желал, чтобы ты остался и беседовал со мной каждый вечер, Улькиорра, – тихо признался Бьякуя.
– Этого нельзя, лэйрд Каллениш, – печально и непреклонно возразил зеленоглазый рыцарь. – Ты человек. Твое место среди людей, а мое – с моим народом.
Дрожащими пальцами Бьякуя, подъехав вплотную к Улькиорре, принялся распутывать злополучный шарф и молился при этом только об одном: чтобы чары тетушки Рин перестали действовать после того, как белый шелк исчезнет с плечей рыцаря.
– Пусть твои родичи отпустят моего верного драбанта и его друзей, – попросил Бьякуя.
Но в это время их заметили.
Две девчонки, на вид не старше Рукии, подскочили и завопили хором:
– Фи-фай-фо-фут,
Фи-фай-фо-фут!
Людским духом пахнет тут!
Коль ты мертвый – молодец,
Коль живой – тебе конец!
Король Холмов поднялся со своего трона и посмотрел на лэйрда с неизъяснимо ласковой улыбкой.
– Вот и ты, храбрый лэйрд острова Каллениш, Страж Приграничья, – произнес он. – Приветствую тебя! Я знал, что ты придешь за своими подданными. Теперь твой народ некому защитить, и я смогу простереть свою длань над этим островом, как в добрые былые времена.
– Не бывать этому, – сквозь зубы прошептал Бьякуя.
Шелковый шарф соскользнул с плечей Улькиорры, чтобы окутать плечи Бьякуи. Пришпорив своего дестриэ, Кучики промчался через пиршественную залу, подхватил обоих пленников, перекинув их через седло. Рыжеволосая девочка бросилась к нему и уцепилась за стремя.
«Даже если она умрет, выбравшись из холмов, – она умрет христианкой», – подумал Бьякуя, подхватывая и ее.
Воины Холмов окружили его, но вдруг на ум лэйрду пришли слова Улькиорры: «Твоя власть больше, чем позволили тебе считать люди из того красивого дома с витражами…»
– Властью Стража Приграничья приказываю вам – остановитесь! – Бьякуя выхватил баскетсворд, сверкнув венисами в черненом серебре рукояти. – Рассыпайтесь, лепестки смерти!
Что это? Неужто в зачарованных холмах ему и впрямь дарована неотмирная сила?
Тысячи лезвий взметнулись вверх смертельным хороводом – и ринулись на нелюдей в белом…
– Прощай, Страж Приграничья, – проговорил Улькиорра, неподвижно стоя и глядя на лэйрда в упор.
– Прощай, зеленоглазый рыцарь холмов, – прошептал Бьякуя, и, повинуясь внезапному побуждению, наклонился. И на едва уловимое мгновение теплые губы человеческого сына встретились с темными и сухими, странно горячими губами сына Дивного народа...
Эпилог
Рыжий крестьянский мальчишка сам пожелал нести свою сестру на руках. Ее следовало бы отправить домой – девочка казалась очень усталой, но брат настоял на том, чтобы сперва зайти в церковь.
Занимался рассвет, и лучи солнца скользили по светлым утренним облакам, останавливаясь на шпиле колокольни. Старый священник только-только отпер храм и с удивлением смотрел на подростка, который, выбиваясь из сил, тащил сестру.
– Ты как, Ренджи? – спросил Бьякуя, а Ренджи в это же время спросил:
– Господин тан, вы в порядке?
Бьякуя усадил раненого драбанта на круп своего коня. Чтобы не упасть, тот обхватил лэйрда за талию своими сильными, мозолистыми от постоянных упражнений с мечом, копьем и луком руками. Такими крепкими, родными, теплыми… такими настоящими.
А из церкви раздался испуганный девичий визг. И было отчего визжать! Нарядное белое платье, отделанное черной тесьмой, на глазах разъезжалось, превращаясь в жалкое рваное рубище, сквозь дыры в котором светлело нагое тело.
– Что же это было? – тихо, сам у себя, спросил Бьякуя. – Тень? Морок? Или...
– Я знал, что вы нас спасете, – прошептал Ренджи ему на ухо. – Вы бы нас не бросили, правда?
– Правда, – подтвердил Бьякуя. – Живые должны жить с живыми.
Автор: Санди Зырянова
Пейринг/Персонажи: Улькиорра Шиффер, Кучики Бьякуя, Абарай Ренджи, Кучики Рукия, Цубокура Рин, Айзен Соуске, мельком Куросаки Ичиго и Иное Орихиме.
Размер: мини
Жанр: АУ, романс, драма
Рейтинг: G
Дисклеймер: Кубо Тайто; шотландский фольклор.
Саммари: Шотландия Х века. Кучики Бьякуя - владетель острова, где соприкасаются миры людей и эльфов. И надо же было храброму главе клана однажды встретить зеленоглазого рыцаря из полых эльфийских холмов...
Предупреждения: Лексика и повествование стилизованы под легенды западноевропейского Средневековья.
Арт-иллюстрация
Автор: Ласковый Псих
Пейринг/Персонажи: Бьякуя, Улькиорра, Орихиме
Словарик устаревших слов
Баскетсворд - меч шотландского рыцаря
Башелье - рыцарь, у которого нет средств на полное снаряжение; часто выступал в бой на лошади, предоставленной сюзереном.
Венисы - гранаты
Дестриэ - порода крупных рыцарских лошадей
Драбанты - телохранители
Каллениш - старинное название острова Льюис (Гебридские острова), Шотландия. На этом острове находится подобие Стоунхенджа, которое ныне носит название "Каллениш"
Лэйрд - лорд, правитель
Никсы - фейри, которые часто уводили за собой людей, соблазняя их рассказами о сокровищах
Полые холмы - место, где, по преданию, живут эльфы
Тан - глава шотландского клана
Тэм - шотландский берет
Музыка для атмосферы:
И не сомкнуть кольцо седых холмов,
И узок путь по лезвию дождя,
И не ищи - ты не найдешь следа,
Что воин вереска оставил, уходя.
Хелависа
И узок путь по лезвию дождя,
И не ищи - ты не найдешь следа,
Что воин вереска оставил, уходя.
Хелависа
Быстрые ноги ловко перепрыгивают с камня на камень, почти бесшумно и легко; и цветущий вереск, примятый шагами, распрямляется вновь.
Стрела уже брошена на тисовый лук, и сильная рука не дрогнет, когда придет время выпустить эту стрелу в добычу. Подранку не придется погибать мучительной смертью – лук этого охотника бьёт точно в цель. Да разве только лук? И на охоте, и в бою, и в родовом замке, когда приходит время рассуживать споры членов клана, и в темный час синевы, когда чудовища Приграничья норовят выползти из врат Великаньего пляса в Мир живых, – во всем хорош Кучики Бьякуя, молодой лэйрд острова Каллениш.
Сегодня он со своими драбантами решил развлечься охотой на козерога – проворную антилопу, и, увлекшись погоней, далеко оторвался от остальных. Их голоса, лай собак и пение труб доносились откуда-то слева, очень издалека. А перед глазами расстилались лиловато-седые от цветущего вереска холмы и грубые, когда-то отесанные и отшлифованные, но изъеденные всесильным временем камни древнего кромлеха.
Бьякуя покосился в ту сторону, куда ускакал козерог. Странно, – даль отлично просматривалась, но ни тени, ни ветерка, ни движения не было видно в вечерних легких сумерках. Как будто антилопа растворилась в воздухе.
Зато появился пес.
Огромный черный пес с белой грудью.
Бьякуя хотел было окликнуть собаку, но внезапно вздрогнул: в темных, человеческих глазах ее плясали алые огоньки. «Гитраш! Дух холмов, который любит сидеть на могилах!»
Пес поднялся на широкие лапы и завыл. Больше всего Бьякуя опасался, что на этот вой прибегут его смелые драбанты и, не разобравшись, заговорят с духом или даже попытаются его поймать, а это – верная гибель. Но нет, наоборот, – голоса и шум охоты как будто удалялись, пока совсем не исчезли.
Ближайший холм точно ожил. Прямо из вереска поднимались стены, увешанные зелеными гобеленами, столы, уставленные блюдами и кубками, люди – или нелюди? – одетые в белое с черным…
Нелюди.
Тонкие лица, странные взгляды, и у каждого – дыра на теле, у кого в области пупка, у кого в груди или еще где.
Дивный Народ Холмов…
Мимо пронеслась, бархатно тронув крыльями воздух, крупная летучая мышь – и устремилась к существам в белом и черном, и Бьякуя заспешил за ней.
Им двигало не простое любопытство. Лэйрд острова Каллениш – не просто тан, глава клана, и не просто владетель земель и повелитель живущих на этих скудных землях людей. На острове Каллениш стоят врата в иномирье. Некогда великаны во время пляса выстроили кромлех, дольмены и множество каменных врат, сквозь которые жители полых холмов могут пройти в Мир живых. С тех пор врата покосились, иные разрушились, а иные все еще стоят, и кто знает, что придет в голову Дивному народу, который с напрасной надеждой именуют Добрым?
Остров Каллениш – Приграничье, Порубежье миров. И лэйрд Каллениша, тан клана Кучики, – Страж Приграничья. Кому, как не ему, узнавать, что замышляет Народ холмов?
Он приблизился так, что мог расслышать музыку и голоса, отчетливо рассмотреть лица и одежды. Странные это были лица – красивые, тонкие и белые, но чуждые, словно лишенные тепла жизни, и странные были одежды: у всех – только белые, отделанные черной оторочкой. Вдруг один из обитателей холмов привлек внимание лэйрда.
Его лицо было самым тонким, самым белым и самым красивым. Темно-зеленые глаза, более напоминавшие глаза рыси, чем человека, искрились какой-то прохладной печалью. Казалось, обладатель печальных глаз был юношей не старше самого Бьякуи, но Бьякуя знал: Дивный народ лишен благодати смерти и не стареет. Каждый из них – нежить, и продолжает свою не-жизнь в вечно юном облике, но с каждым прошедшим годом их не-жизнь становится все безнадежней и все утомительнее…
Бьякуе хотелось заглянуть в эти глаза и понять, что же мерцает в их глубине, и правда ли, что у Дивного народа вертикальные зрачки. Но рыцарь полых холмов стоял к лэйрду вполоборота и, судя по всему, не видел его.
Две девы привели третью – красавицу с длинными рыжими волосами и испуганным взглядом серых глаз. И хотя она была одета так же, как и другие женщины в зале с гобеленами, Бьякуя вдруг понял, что это – человек. Человеческая девушка, совсем дитя, напуганная и одинокая.
– Тебе идет, – бесстрастно произнес зеленоглазый рыцарь, подойдя на шаг ближе к девушке. – Это особая одежда. Благодаря ей ты будешь покорна нашему королю.
Гнев вспыхнул в душе тана Кучики, и только осознание того, что он один и почти безоружен, а жителей холмов – не менее полутора десятков, остановило его. Он не раз слышал, что Дивный народ Холмов похищает человеческих детей, а на их место кладет подменышей, но видел такого похищенного впервые.
– Эге-гей! Тан Кучики! Милорд! Мило-орд! – послышался крик.
Голос был знаком – это Абарай Ренджи, самый худородный, самый удалой и самый верный из его драбантов, искал своего господина среди холмов Каллениша.
Бьякуя опомнился, повернулся и бросился на зов.
– Господин тан! – выпалил Ренджи, подбегая к нему. – Я уж и не чаял найти вас живым!
– Что значит «не чаял», Ренджи? С чего это мне быть мертвым?
– Но… но, господин тан, – Абарай смешался, – вас же не было четыре дня…
***
Смеркалось, и сквозь приоткрытое узкое окно-бойницу струился запах заката, конского пота и цветущего вереска. С колокольни церкви на ближнем холме глухо звенели вечерние колокола. Что-то живое кружило под сумрачными сводами замка Кэр Дорнош – родового гнезда клана Кучики. Бьякуя прищурился, наблюдая за порхающим, замедленным полетом. Птица? Непохоже. Скорее, очень крупная ночная бабочка.
Или летучая мышь.
Послышались быстрые шаги – кто-то бежал по коридору в залу, обутый в кованые сапоги. Ну, конечно! Кто еще может бегать там, где даже приближенным и членам семьи Кучики надлежит ходить на цыпочках?
Абарай Ренджи…
Он ворвался в залу, запыхавшись, и поспешно обратился к лэйрду:
– Господин тан… милорд… разрешите?
– Что случилось, Ренджи? – не оборачиваясь, осведомился Бьякуя.
– Девушка пропала. Из крестьян, ну, из той деревни, что возле вашего замка. Ее брат крестник моей кормилицы. Можно, я тоже пойду на поиски?
Бьякуя не шевельнулся.
– И из-за пропажи какой-то простолюдинки я должен отправлять на ночь глядя в горы своих драбантов?
– Но… а вдруг ее съели волки? А вдруг ее сманили никсы?
– Ни в том, ни в другом случае ты ее уже не отыщешь, – напомнил Бьякуя. Помолчал. Проводил взглядом летучую мышь, все еще порхавшую под потолком – должно быть, в поисках удобной балки, чтобы подвеситься на нее утром. – В кухне есть черный ход, Ренджи. Запасись факелами.
Абарай несколько секунд молчал, пока не осознал слова лэйрда.
– Спа… спасибо, господин тан!
Стемнело, но Бьякуя не спешил кликнуть слуг, чтобы внесли зажженные свечи. Ему нравился уют ранней ночи и лунные дорожки на каменных плитах пола – сейчас на этих лунных дорожках мелькала тень с перепончатыми крыльями. Мелькнула еще и еще раз. Увеличилась…
Лэйрд поднял руку, чтобы перекреститься.
Напротив него стоял тот самый зеленоглазый рыцарь из полого холма.
Сейчас Бьякуя видел, что он совсем маленький, на голову ниже его самого, с печальным взглядом и полупрозрачными пальцами. Но у пояса рыцаря Дивного народа висел меч – не традиционный баскетсворд, а странный, чуть изогнутый, с маленькой гардой и длинной, оплетенной зеленым рукоятью. И не было сомнений в том, что сын холмов носит оружие не для красоты.
– Кто ты? – одними губами спросил Бьякуя.
– Мое имя Улькиорра, – так же тихо проговорил рыцарь холмов. Вертикальные зрачки его прекрасных глаз дрогнули и чуть расширились. – Ты ли тан Кучики, лэйрд острова Каллениш и Страж Приграничья?
– Я, – подтвердил лэйрд. – А скажи мне, Улькиорра, не твои ли родичи похитили девушку из деревни близ моего замка?
– Кто однажды ступил в круг меж полыми холмами, принадлежит нам, – объяснил Улькиорра, серьезно глядя на лэйрда. У него был красивый голос – глубокий и мягкий, точно тончайшая шерсть, спряденная лучшими мастерицами острова, но в самом его звучании таилось что-то страшное. – Из полых холмов, обители Дивного народа, нет и не будет возврата.
– Я Страж Приграничья, – тонкие, словно точеные брови Бьякуи сошлись на переносице. – Я лэйрд этого острова! Властью, положенной моему роду, я запрещаю вам заманивать к себе человеческих детей!
– Твоя власть больше, чем позволили тебе считать люди из того красивого дома с витражами, где так сладко звучат колокола по вечерам, – раздумчиво проговорил, словно пропел, Улькиорра. – Но запрети тогда и детям твоего народа тревожить наши холмы.
– Хорошо, Улькиорра. Клянусь, что я так и сделаю. Но поклянись и ты, что более ни единой человеческой души не пропадет в ваших холмах!
Тонкие белые веки на секунду опустились на глаза, отбросив в лунном сиянии тень от ресниц на щеки.
– Я не знаю, как это – клясться, Страж Приграничья. И я не знаю, что вы, люди, называете душой. Но я обещаю, что впредь никто из детей смертного племени не услышит нашего зова.
Бьякуя склонил голову в знак согласия, а когда выпрямился – лишь крылатая тень мелькнула над головой.
– Господин тан, – Рукия, одна из его младших родственниц, робко войдя со свечой, остановилась на почтительном расстоянии. – В дом влетела летучая мышь. Прикажете ли ее убить?
– Убить?
Огонек просвечивал сквозь нежную ладонь девочки, которой она прикрывала свечу от ветра.
– Да, мой тан. Летучая мышь – вестница несчастья, это очень нехорошо, что она влетела.
– Вестница несчастья – не причина его, – тихо, словно про себя, произнес Бьякуя. – Не нужно. Пусть летит.
Его юная кузина осторожно поставила свечу на столик и удалилась, не смея более беспокоить лэйрда.
«Улькиорра… какое странное имя, словно песня неведомого племени. Улькиорра… Но не ожидал же я, что юношу из Дивного народа будут звать Робин или Хэмиш?
Улькиорра…»
***
Тан Кучики Бьякуя гарцевал на своем огромном дестриэ – белоснежном жеребце-трехлетке – у стен замка Кэр Дорнош. Сегодня он собирался наведаться в гости к тану одного из вассальных кланов, и, хотя это была всего лишь краткая деловая поездка, но столь знатные люди, как лэйрд острова, не могут ехать налегке. Женщины клана подгоняли служанок, паковавших дары тану-вассалу, а свита лэйрда ожидала чуть поодаль, перебрасываясь молодецкими шутками.
Среди драбантов не шутил и не смеялся один Абарай Ренджи. Поиски пропавшей девушки ничего не дали, а молодой упрямец не мог отступить и смириться с неудачей.
Юная леди Рукия поджала губки. Надо же было ее владетельному родичу приютить какого-то полунищего сироту, сына худородного башелье! А теперь, глядишь, он и в начальники замковой стражи выбьется. И добро бы благодарный был да почтительный – нет, Абарай единственный, кто позволяет себе прекословить лэйрду…
Сам лэйрд в это же время думал почти о том же. «Добрый воин, – размышлял он. – Худородность доблести не помеха. Но не ту ли девицу он ищет, о которой рассказывал Улькиорра? Как же сказать ему, что эту несчастную более не увидать среди живых?»
Перед глазами снова возникли тонкое лицо с призрачно-зелеными глазами и сквозная дыра между ключиц...
Что-то в душе отважного лэйрда надрывалось, вопия о безумии, – а глаза готовы были глядеть и не наглядеться на эти нездешне красивые черты, а уши готовы были слушать и слушать этот мягкий и глубокий голос, и рука мечтала прикоснуться к полупрозрачной руке.
Абарай покосился на тана Кучики. Берет-тэм цветов клана – черный в белую и красную клетку – изящно сидел на его волосах цвета воронова пера, подчеркивая белизну чистого лица и точеную линию бровей; плед свободно ниспадал с широких плеч на могучий круп жеребца. Никто из рыцарей Шотландии не мог бы сравниться с молодым лэйрдом ни в верховой езде, ни во владении мечом. Никто из охотников Шотландии не мог бы обогнать его на крутых скалах, где не пройдут ни лошадь, ни пони, а в меткости тан Кучики и подавно не знал себе равных. Порыв ветра рванул подол клетчатого килта, открывая бедро…
Ренджи смешался, но все равно продолжал смотреть, словно не мог оторвать глаз от белеющей кожи. А Кучики и не замечал его взгляда, упиваясь воспоминаниями о краткой ночной встрече.
«Какой же он красивый, наш лэйрд…»
«Какой же он красивый, – не зря их так называют, Дивный народ…»
«Кожа белее утреннего тумана над морем…»
«Брови чернее спинки жука…»
«Волосы мягче, чем самое тонкое овечье руно…»
«Стан горделивее, чем у короля…»
Голос леди Рукии разрушил задумчивость обоих – она руководила выносом и погрузкой даров на повозку, и дала знать, когда все было уложено.
Сумерки уже легли на вересковые пустоши, когда кортеж лэйрда возвратился в Кэр Дорнош.
Бьякуя, бросив тэм на стол, грустно следил за синеющим небом в проеме окна. Сегодня в небе было пусто. В душе Кучики понимал, что не стоило ожидать нового появления Улькиорры. Зачем ему сюда приходить? Они побеседовали, достигли договоренности… Но сердце упорно не желало с этим согласиться.
Робкие – совсем не по росту и не по духу идущего – шаги. Бьякуе не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто пришел сюда на цыпочках, чтобы не греметь коваными каблуками, и остановился за спиной.
– Ренджи? Почему ты не идешь отдыхать?
– Я, господин тан… я… понимаете, девушку так и не нашли. Ну, которую я вчера спрашивал… искать…
Ренджи путался в словах не от страха, а от опасения, что тан даже не вспомнит, о ком речь.
– Ты не найдешь ее, Ренджи. Прости. Она попала в полые холмы, в обитель Дивного народа. Больше ты ее не встретишь среди живых. Так и передай своему молочному брату.
– Но… как же…
– Это случайность, Ренджи. Я запрещу всем подданным на этом острове путешествовать в те холмы близ Великаньего пляса и даже близко не подходить к ним. Больше никто не пропадет в полых холмах.
– Но девочка… Он так ее любил, – вздохнул Ренджи.
– Ты ее любил? – переспросил Бьякуя, занятый своими мыслями, но Ренджи замотал головой и бегом бросился из залы.
Бьякуя проводил его взглядом, а когда обернулся, перед ним стоял Улькиорра.
– Ты? – только и смог сказать лэйрд.
Но рыцарь полых холмов ничего ему не ответил – стоял и молча смотрел горящими зелеными глазами, медленно растворяясь в воздухе. Миг – и летучая мышь, захлопав крыльями, вылетела из раскрытого окна.
***
Леди Рукия несмелыми шажками подошла к кузену.
Грозный лэйрд изволил грустить. Сидел у окна, всматриваясь в небо, которое сегодня затянули слоистые облака, образуя пушистую чешую. Такие облака – верный знак перемены погоды, но на Гебридских островах погода и без знаков меняется что ни полдня.
– Мой тан, – негромко начала девочка, – я знаю испытанное средство от печалей…
– Дочь моего дяди, мне не нужны средства, – оборвал ее Бьякуя.
– Нет, погодите, – зачастила Рукия. – Если тайная боль гложет вашу душу, и молитва не приносит желанного утешения, то в деревне живет тетушка Рин.
– Рин? Не та ли старуха, что продает прегадкий виски из наихудшего зерна всем отпетым пьяницам острова?
– Нет-нет, мой тан, – Рукия удивленно пожала плечами. – Рин совсем не такая. И она вовсе не старуха. Она знает язык зверей и птиц, и говорят, что в юности она водилась с Дивным народом, ей многое ведомо. Она дала мне цветок на удачу, чтобы моя красота расцвела, – девочка застенчиво улыбнулась.
– Твоя красота и так расцветет в положенный срок, – хмуро ответил Бьякуя.
– Так я пошлю за тетушкой Рин?
«Кузина. Наша кровь, настоящая Кучики. С виду тиха и скромна, как и подобает благовоспитанной девице, но умеет взять быка за рога не хуже храбрейших воинов клана…»
Чтобы не огорчать Рукию, тан молча кивнул.
У Бьякуи не было никаких занятий до вечера, поэтому он рассчитывал погрустить в одиночестве, но ему этого не дали. Неугомонный Ренджи, походя стукнувшись голой коленкой о резной сундук, вбежал и склонился в поклоне.
– Что опять?
– Позвольте, я и сегодня пойду на поиски.
– Ты о той девушке? Я же говорил тебе, что она похищена Народом холмов, а из полых холмов не возвращаются. Брось, Ренджи, это пустое.
– Не пустое, – Ренджи сердито приподнял брови, украшенные родовыми татуировками его клана. – Мой молочный брат продолжает ее искать. Я поклялся!
– Кому ты поклялся? – уже не без раздражения спросил лэйрд.
– Своей душе!
Бьякуя молча отвернулся к окну.
Мыслимо ли спасти душу того, кому отцы церкви отказывают в ее существовании? А он сам – не находится ли его душа в опасности из-за странного влечения к сыну Народа холмов?
– Иди, Ренджи. Не деревенским увальням тягаться с Дивным народом. Но помни: из полых холмов нет возврата ни живому, ни мертвому.
Заходя к лэйрду, Ренджи не удосужился закрыть дверь, и их голоса были слышны во всем замке. Поэтому для тетушки Рин, стоически дожидавшейся в коридоре, пока господин Кучики освободится, все казалось ясным и понятным, как если бы она глядела в свой хрустальный шар, доставшийся ей от бабки-ведьмы.
– Если я права, – проговорила она инфантильным тонким голоском, потупив глаза и не решаясь зайти в комнату дальше порога, – то достославнейшему лэйрду необходимо что-то против эльфийского колдовства. Я ведь права?
Рукия, которая тоже обреталась в коридоре неподалеку, сжала кулачки на удачу.
– И что же ты можешь поделать против эльфийского колдовства, знахарка? – медленно произнес Бьякуя.
– Вот этот шарф, – белый шелк потек сквозь загрубевшие от тяжелого крестьянского труда руки женщины.
Она была совсем не похожа на ведьму. Средних лет, полноватая, со смешным хвостиком волос на макушке и круглым добродушным лицом. Бьякуя припомнил, что знавал тетушку Рин – она исполняла обязанности деревенской повитухи, умело вправляла вывихи и перевязывала раны, как-то и ему самому промыла травяной настойкой ссадину, полученную на охоте. О ее куда более опасных занятиях старались не говорить вслух: опасными их делали не последствия, вреда Рин не причиняла, а отношение церкви к знахарям и гадалкам.
– Но что же я должен делать с этим шарфом?
– Набросить на того, кого хочешь оградить от злых чар, – пришепетывая, пояснила Рин, – а то на самого колдуна, и тогда он потеряет силу.
Бьякуя сухо кивнул, развязал вышитый кошель и бросил знахарке золотой.
Та охнула, неверяще осмотрела монету, даже куснула ее, хотя проверить подлинность золота никто на острове бы не сумел. В этих местах можно было всю жизнь прожить, так и не увидев ни одной золотой вещи. Но лэйрд даже не стал выслушивать благодарностей, – отвернулся, продергивая шелковый шарф сквозь пальцы.
Шелк сам Бьякуя видел впервые. Ему для одежды достаточно было тонкого льна и хорошей шерсти.
***
К вечеру облака уплотнились и нависли над островом, вот-вот готовые пролиться дождем. Бьякуя неспокойно ходил туда-сюда по всему замку, наконец, не выдержал, оседлал коня и помчался к Великаньему плясу.
В те времена Великаний пляс окружали не пологие низкие холмы, а колючие скалы, по которым лошадь бы не прошла. Поэтому Бьякуя отдавал себе отчет, что вскоре ему придется спешиться.
Он торопливо пытался припомнить, как же он шел тогда, после встречи с Гитрашем. Наверняка этот чурбан Ренджи поскакал в полые холмы! И что теперь делать? Можно ли еще спасти Абарая и этого щенка, его молочного брата? Не говоря уж о девушке…
Внезапно послышался стук копыт.
Особенный стук. Не обычный. Словно бы сразу отовсюду, с серебристым перезвоном колокольцев.
Бьякуя резко обернулся – на вороном коне без седла и упряжи мчался Улькиорра, и белые одежды рыцаря развевались по ветру.
Зеленые глаза сверкнули.
«Сейчас или никогда», – подумал Бьякуя, рывком вытащил шарф из-за пазухи и набросил на обманчиво тонкие плечи сына полых холмов.
– Что… что ты сделал? Как? – Улькиорра резко осадил коня, вздыбив его на задние ноги. – Почему?
– Теперь ты больше не сможешь превращаться в летучую мышь и улетать, – невозмутимо ответил Бьякуя, с трудом сдерживая торжество.
– Но зачем? Ты возьмешь меня как выкуп за человеческое дитя?
– Нет, – Бьякуя протянул руку, и Улькиорра истолковал этот жест по-своему, резко выхватывая меч.
– Чего бы ты ни хотел, человек, но мое воинское искусство осталось при мне.
– Я не хочу с тобой сражаться, – Бьякуя осторожно положил ладонь на сухие, нездешне холодные пальцы. – Наоборот, я хочу спасти твою душу…
– Вы, люди, только и говорите о душе, – Улькиорра поднял глаза и взглянул Бьякуе прямо в лицо. – Что такое эта ваша душа? Если я проломлю тебе череп, человек, я увижу твою душу? Если я вспорю твое брюхо, я увижу там твою душу? Если нет, то что же она и где она?
– Душа – это то, что не умирает вместе с тобой, – Бьякуя озадаченно нахмурился. – Это то, чем наделил нас Творец. Ты отмолишь свою душу в церкви и получишь надежду на спасение…
– Теперь я понял, – Улькиорра склонил голову, точно уяснив для себя что-то важное. – Ты говоришь о той частице предвечного огня, которая в каждом из нас. Человеческая дочь не сумела мне этого объяснить. Но что такое грозит моей душе, что ты хочешь ее спасти? Что тебе от этого? Неужели ты думаешь, что, послушав музыку в том красивом доме с колоколами, моя душа изменится?
– Твоя душа непременно отправится в ад, если ты не обратишься к Богу и не примешь крещение, вот я и хочу спасти ее от геенны. И с колоколами - это не просто красивый дом, а храм Божий, – запротестовал Бьякуя.
Что-что, а проповедовать Дивному народу... об этой участи он поистине не просил.
– Храм? Весь мир – это храм, – проговорил Улькиорра. – Каждая душа, как ты ее называешь, славит мир по-своему. Моя Песнь мира – это полет. А теперь, когда ты сковал мои крылья, моя душа угаснет и растворится в безвременье. Это ли ты называешь спасением?
Они разговаривали, а кони их ехали шагом и уже приближались к холмам, где ткань бытия распахивалась, открывая залы с гобеленами, столы, уставленные кубками и блюдами, и странно красивых людей-нелюдей в белых одеждах и со сквозными дырами в телах.
Бьякуя вздрогнул. Среди Народа холмов он увидел двоих пленников – связанных и понурых. Впрочем, с ними, по-видимому, не обращались жестоко; рыжеволосый паренек – должно быть, молочный брат Ренджи – не получил сколько-нибудь серьезных увечий. Ренджи, однако, был тяжело ранен, на губах его пузырилась кровь.
– Я бы желал, чтобы ты остался и беседовал со мной каждый вечер, Улькиорра, – тихо признался Бьякуя.
– Этого нельзя, лэйрд Каллениш, – печально и непреклонно возразил зеленоглазый рыцарь. – Ты человек. Твое место среди людей, а мое – с моим народом.
Дрожащими пальцами Бьякуя, подъехав вплотную к Улькиорре, принялся распутывать злополучный шарф и молился при этом только об одном: чтобы чары тетушки Рин перестали действовать после того, как белый шелк исчезнет с плечей рыцаря.
– Пусть твои родичи отпустят моего верного драбанта и его друзей, – попросил Бьякуя.
Но в это время их заметили.
Две девчонки, на вид не старше Рукии, подскочили и завопили хором:
– Фи-фай-фо-фут,
Фи-фай-фо-фут!
Людским духом пахнет тут!
Коль ты мертвый – молодец,
Коль живой – тебе конец!
Король Холмов поднялся со своего трона и посмотрел на лэйрда с неизъяснимо ласковой улыбкой.
– Вот и ты, храбрый лэйрд острова Каллениш, Страж Приграничья, – произнес он. – Приветствую тебя! Я знал, что ты придешь за своими подданными. Теперь твой народ некому защитить, и я смогу простереть свою длань над этим островом, как в добрые былые времена.
– Не бывать этому, – сквозь зубы прошептал Бьякуя.
Шелковый шарф соскользнул с плечей Улькиорры, чтобы окутать плечи Бьякуи. Пришпорив своего дестриэ, Кучики промчался через пиршественную залу, подхватил обоих пленников, перекинув их через седло. Рыжеволосая девочка бросилась к нему и уцепилась за стремя.
«Даже если она умрет, выбравшись из холмов, – она умрет христианкой», – подумал Бьякуя, подхватывая и ее.
Воины Холмов окружили его, но вдруг на ум лэйрду пришли слова Улькиорры: «Твоя власть больше, чем позволили тебе считать люди из того красивого дома с витражами…»
– Властью Стража Приграничья приказываю вам – остановитесь! – Бьякуя выхватил баскетсворд, сверкнув венисами в черненом серебре рукояти. – Рассыпайтесь, лепестки смерти!
Что это? Неужто в зачарованных холмах ему и впрямь дарована неотмирная сила?
Тысячи лезвий взметнулись вверх смертельным хороводом – и ринулись на нелюдей в белом…
– Прощай, Страж Приграничья, – проговорил Улькиорра, неподвижно стоя и глядя на лэйрда в упор.
– Прощай, зеленоглазый рыцарь холмов, – прошептал Бьякуя, и, повинуясь внезапному побуждению, наклонился. И на едва уловимое мгновение теплые губы человеческого сына встретились с темными и сухими, странно горячими губами сына Дивного народа...
Эпилог
Рыжий крестьянский мальчишка сам пожелал нести свою сестру на руках. Ее следовало бы отправить домой – девочка казалась очень усталой, но брат настоял на том, чтобы сперва зайти в церковь.
Занимался рассвет, и лучи солнца скользили по светлым утренним облакам, останавливаясь на шпиле колокольни. Старый священник только-только отпер храм и с удивлением смотрел на подростка, который, выбиваясь из сил, тащил сестру.
– Ты как, Ренджи? – спросил Бьякуя, а Ренджи в это же время спросил:
– Господин тан, вы в порядке?
Бьякуя усадил раненого драбанта на круп своего коня. Чтобы не упасть, тот обхватил лэйрда за талию своими сильными, мозолистыми от постоянных упражнений с мечом, копьем и луком руками. Такими крепкими, родными, теплыми… такими настоящими.
А из церкви раздался испуганный девичий визг. И было отчего визжать! Нарядное белое платье, отделанное черной тесьмой, на глазах разъезжалось, превращаясь в жалкое рваное рубище, сквозь дыры в котором светлело нагое тело.
– Что же это было? – тихо, сам у себя, спросил Бьякуя. – Тень? Морок? Или...
– Я знал, что вы нас спасете, – прошептал Ренджи ему на ухо. – Вы бы нас не бросили, правда?
– Правда, – подтвердил Бьякуя. – Живые должны жить с живыми.
@темы: Абараи Ренджи, Улькиорра Шиффер, Кучики Бьякуя, Кучики Рукия, Фанфикшн
-
-
11.06.2013 в 15:49Спасибо!
гыыы, когда прочитал, что Орихиме тут - крестьянка, сразу вспомнилось: "Эй, селянка, подь сюды!")))))))
-
-
11.06.2013 в 15:58Тут заслуга, конечно, великого шотландского народа... Если бы они не выдумали эти чудесные сказки - и фика бы не было
-
-
11.06.2013 в 17:46Мне кажется, он тут более массивный, чем в жизни. А так - здорово!
Если бы они не выдумали эти чудесные сказки - и фика бы не было
Знаешь, я не думаю, что они их выдумали. Точнее, уверен, что НЕ выдумали.
-
-
11.06.2013 в 18:16-
-
11.06.2013 в 23:15Вот нарыв кучу материала по чуди белоглазой, думаю, что, очень может быть, не выдумали...
Сейм-4ан, спасибо!
-
-
12.06.2013 в 10:59Это прекрасно.
-
-
12.06.2013 в 13:32